Это, так сказать, «материальная» история Каппадокии, но есть еще и другая – духовная, связанная с христианством. Здесь проповедовал апостол Петр, христианство быстро распространилось среди местных жителей, и уже в 264 году, когда восточные готы пришли сюда пограбить-поразбойничать и захватили в плен множество христиан, эти каппадокийские пленники потом тихо-мирно распространили христианство уже среди самих готов. С Каппадокией связаны судьбы многих церковных деятелей – здесь воспитывался просветитель Армении Григорий, отсюда родом великомученик Георгий Победоносец и Иоанн II Каппадокийский – константинопольский патриарх в 518-520 гг., здесь в VI веке жили три великих деятеля христианской церкви - Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий Нисский, которые считаются отцами общежитийного монашества, и благодаря которым Каппадокия стала родиной первых христианских монастырей. В разных источниках называют разное число сохранившихся здесь скальных церквей и монастырей – от нескольких сот до нескольких тысяч, но масштаб в любом случае впечатляет.
Первые монахи-отшельники жили, как известно, в Сирии и Палестине, а вот первые монастыри, где бы монахи жили все вместе, появились именно в Каппадокии, и жизнь в этих монастырях регламентировалась сводом правил Василия Великого, которые, между прочим, соблюдаются до сих пор. Причем главный упор тогда делался на духовную сторону жизни, а вовсе не на соблюдение внешних установок. Духовность по сути своей не терпит никаких рамок, и основа столь быстро распространившегося и укоренившегося на века влияния монашества – не столько в строгом соблюдении внешних правил, сколько в нравственной сущности: святости, благочестивом настроении, любви к Богу и ближним. К сожалению, Шенол об этой стороне жизни монахов не рассказывал, ограничившись замечанием, какие странные были эти православные монахи – истязали себя, спали в гробах, жили на столпах.
Каппадокийские монахи сыграли заметную роль в первые столетия христианской истории, наполненной богословскими спорами и борьбой с ересями. Кстати, Шенол особо отметил, что в христианстве с первых лет начались разногласия, стали возникать различные течения и секты. Но ведь в этом нет ничего странного – новая вера распространялась среди разных народов, у каждого из которых были свои уже укоренившиеся взгляды на мир и на человека в виде религиозных верований, философии, особенностей культуры, политических претензий, если хотите, поэтому каждый стремился привнести в христианство что-то от себя. К примеру, учение Ария (арианская ересь) во многом выросло из философии Арис¬тотеля, а манихейство (III век) состояло из смешения элементов христианства с зороастризмом. Манихейство, кстати, оказалось одной из самых живучих ересей и просуществовало до конца средних веков, меняя наименование то на богомильство, то на катаренство, то на альбигойство. Это нам, современным людям, обремененным излишним материализмом, сейчас кажется странным, как можно было всерьез ломать копья по богословским вопросам, а тогда человеческие умы всерьез волновали вопросы из совсем иных сфер (ну кто сейчас способен рассуждать о природе эманации как логической связи между несоединимыми противоположностями?).
Между прочим, Шенол ничего не сказал и о том, что точно такого же процесса раскола внутри себя не избежала и мусульманская религия, сразу разделившаяся на суннитов и шиитов. В суннизме оформились четыре религиозно-юридические школы, а среди шиитов в 7—9 вв. появилось несколько ответвлений: кайсаниты, зейдиты, имамиты, исмаилиты, последние в 9. в. разделились на две подсекты: фатимидских исмаилитов и карматов, а в 11 в. от исмаилитов откололась секта друзов, а фатимидские исмаилиты раскололись на низаритов и мусталитов. Я уж не говорю об ассасинах – секте, созданной исмаилитским проповедником Хасан ибн Саббахом и оставившей поистине кровавый след в истории – во французский язык это слово вошло как «наемный убийца». К тому же, различные мусульманские секты неистово истребляли друг друга – например, только при султане Селиме I в 1513 г. на территории суннитской Турции было истреблено более сорока тысяч шиитов в возрасте от 7 до 70 лет.
В речах самого Шенола проскользнуло некое пренебрежение к шиитам как к более «плебейским» приверженцам ислама по сравнению с «аристократами» суннитами, к которым принадлежит он сам. Впрочем, и это у него историческое - в османской Турции была такая старинная пословица: «Человек, который читает по-персидски, теряет половину своей веры». Персы, как вы понимаете, исповедуют шиизм.
Но лучше всего на вопрос о расколе ответил византийский император Лев III в письме халифу Омару II (каждый вновь вступающий на престол халиф считал своим долгом написать византийскому императору письмо с собственным видением преимуществ ислама перед христианством, а византийцам приходилось терпеливо объяснять обратное): ислам возник среди одного народа, говорящего на одном языке, и в нем сразу же пошли разделения, а христианство с самого начала было принято десятками народов, споры между которыми были неизбежны.
Кстати, очень любопытный факт - Юлиан Отступник в юности проходил обучение в одном из христианских монастырей в Каппадокии, где он принимал участие в богослужениях, изучал Библию и исполнял все христианские обряды. Но это было лишь внешнее проявление покорности, потому что возвратившись в 20 лет в Константинополь, он тут же вернулся к вере в эллинистических богов. Когда же Юлиан пришел к власти, то решил реформировать старые языческие культы – он лично составил наставление для жрецов, в котором установил требования к их образованию и нравственному поведению (например, запретил посещать театры и питейные заведения), очертил круг обязанностей, в том числе в области благотворительности – они должны были учреждать бесплатные гостиницы и госпитали, разделять с бедными хлеб и вино, подавать милостыню нищим. В богослужении он ввел пение гимнов, хоры мальчиков, определил часы для молитвы, кафедру для проповедника и драгоценную одежду при священнодействиях. Короче говоря, Юлиан пытался вдохнуть в старое язычество новые силы путем полного подражания христианству.
После Гёрёме мы отправились в гончарную мастерскую, где нам продемонстрировали процесс изготовления глиняной посуды, а затем предложили приобрести образцы высокого искусства. Высокими были цены, хотя некоторые предметы в хеттском стиле, какие мы видели в Музее анатолийских цивилизаций в Анкаре, были и вправду весьма достойны. Но покупать небольшую глиняную вазочку за 50 евро и потом везти ее через всю Турцию домой как-то не захотелось, хотя, повторюсь, народ из группы чем-то затоварился. К чести Шенола надо признать, что больше мы такой керамики нигде не встречали.
А дальше наш путь лежал в долину отшельников, где, по словам Шенола, много лет своей жизни провел Симеон Столпник, и даже показал пещерку, где тот жил, теперь там небольшая церковь. Мне это показалось странным, потому что столпничество я представляла как стояние на столпе, колонне или по крайней мере высоком камне, но уж никак не жизнь в пещере, пусть и расположенной высоко над землей. Вернувшись домой, я решила побольше узнать о столпничестве в Каппадокии, но ни в одной книжке никаких следов пребывания здесь Симеона и других столпников не обнаружила. Как мне удалось разузнать, Симеон Столпник родился и всю жизнь провел в Сирии, где 37 лет простоял на столпе, который, по словам очевидцев, представлял собой огромный камень с окружностью верхней поверхности не менее 2 метров. Никаких пещер, никакой Каппадокии. А в долине отшельников жили монахи-отшельники, но узнать об их жизни подробнее мне не удалось, поэтому буду благодарна, если кто подскажет литературу.
В долине отшельников расположены самые живописные «грибы» Каппадокии – и три небольших боровичка на высоком столбе, которые изображают во всех рекламных проспектах, и группы крупных «грибищ» со шляпками-скалами. Фотки получились отменные, благо, дождь кончился и можно было спокойно полазить по пещерам и лестницам, ведущим на верхние этажи. Особенно удался кадр на одинокий «гриб» сквозь окно одной из пещер.
Затем нас отвезли к знаменитому каменному «верблюду» - поразительно, какие чудеса творит с твердым камнем легкий ветер и ласковый дождь. В этом месте «грибы» были уже совсем другие – поменьше, на более тонких ножках и с более маленькими шляпками, словно их кто-то вытянул вверх. Эти «грибочки» на мой взгляд более подходят под название «трубы фей», как величают эти творения природы, потому что феи все же эфемерные существа, и им милее играть среди тонких трубочек возле «верблюда», чем среди приземистых «боровиков» долины отшельников, где гармоничнее смотрелись бы гиганты.
Перед обедом нас завезли еще к одному знаковому месту Каппадокии – двум живописным «грибам», которые стоят отдельно ото всех в обнимку, на фоне потрясающей долины, обрамленной невысокими горами.
Обед мне понравился – это был шведский стол за 6 долларов с носа, много приготовленных и свежих овощей, шаурма, бараньи котлетки на гриле, традиционные сладости, яблоки и мандарины. Обошлось в 22,5 лиры на двоих, включая пиво и чай.
После обеда наш маршрут лежал в подземный город Деренкуе, где мы спустились вниз на 55 метров, и это был не предел. Ехать сюда от того места, где был обед, минут двадцать, а весь этот путь можно проделать пешком по подземным тоннелям. Поэтому некоторые проходы в катакомбах заделаны решетками, а то потом ищи этих дотошных туристов где-нибудь на канадской границе. Лично мне очень понравились узкие проходы, по которым иногда приходилось спускаться, согнувшись в три погибели, поэтому если кто весит под 100 кг, туда соваться не рекомендую – может повториться сценка, когда Винни-Пух долго не мог покинуть дом Кролика. Впечатлили огромные каменные «колеса», которыми загораживали путь врагам, если они прорывались внутрь. Вообще, в этом городе было все необходимое для жизни (всего в Деренкуе около 1200 помещений, включая школу и церковь), и там не только жили первые христиане, но и потом скрывались сами турки, например, во время русско-турецкой войны. Подземные города известны в Каппадокии с 4-го века до н.э., есть они и в других гористых странах, лично я уже видела нечто подобное на Мальте, там тоже сохранились катакомбы, в которых жили первые христиане (в том числе и Святой Павел), но тамошние подземелья гораздо меньше и не уходят так далеко вглубь и вширь.
Последней точкой нашего маршрута в этот день была природная крепость Учхисар, но когда мы к ней добрались, начало смеркаться. Шенол сразу предупредил нас, что вскарабкаться на саму крепость нам не удастся – недавно оттуда сорвался один немецкий турист, разбился насмерть, поэтому в плохую погоду народ туда не пускают. Но, честно говоря, я бы и не полезла, уже налазилась за весь день – то вверх, то вниз. Сама крепость –кусок скалы, похожая на гигантский зуб с «дуплами», приспособленными под жилища, -смотрится очень живописно.
По пути в гостиницу Шенол завез нас, по просьбе трудящихся, в сам поселок Гёрёме, дабы отовариться местным вином. Мы не стали покупать, сразу выпить бутылку на двоих не было сил, а завтра рано утром предстоял самый протяженный переезд до Памуккале - ___ км. К тому же местное вино, которое мы попробовали накануне во время представления, как-то не впечатлило. А вот сам поселок, вернее, панорама домов на фоне «грибов» и «зубов» очень даже понравились, жаль только, что было уже совсем темно и снимать было невозможно.
Далее наш путь лежал на ковровую фабрику, и это оказалось настоящим шоу. Как я уже сказала, стемнело рано, и делать до ужина нам решительно было нечего, так что ковровое представление оказалось весьма кстати. Сначала нам продемонстрировали различные виды природных красок, которыми окрашивают шерсть, потом – как из коконов тутового шелкопряда плетут шелковые нити. Как нам не без гордости сообщили, Турция – второй в мире производитель шелка после Китая, только Китай берет количеством, а Турция – качеством изделий. Правда, производство шелка досталось туркам по наследству от Византии, потому что китайцы свято хранили секрет изготовления чудесной ткани, а в VI веке два византийских монаха, отправившихся в Китай с миссионерской целью, вывезли оттуда в своих посохах грены шелковичного червя.
Потом нас повели в «цех», где несколько женщин трудились за ткацкими станками и плели разные ковры – безворсовые, ворсовые, шелковые. Ну и наконец, вся наша хабанера в сорок с лишним голов разместилась в демонстрационном зале на скамейках, расставленных вдоль стен, и перед нами стали раскатывать ковры ручной работы, объясняя, в чем их отличие друг от друга и от ковров машинной работы. Меня уже давно привлекают шелковые ковры, они и в самом деле необыкновенные, меняют цвет в зависимости от освещения, светятся, если ими накрыть горящую лампу в полной темноте, и такие приятные на ощупь! Но стоят они… Я даже сфотографировала один такой коврик за 50 тысяч евро. Впрочем, наши люди отоварились и там.
А после ужина нам предстояло посетить древний кервансарай, в котором демонстрировали свое странное и завораживающее мастерство знаменитые танцующие дервиши-суфии (стоимость – 20 долларов). Это – не шоу, дервиши – не артисты, поэтому ни фотографировать, ни аплодировать не разрешалось. Вечер этот мне очень понравился, даже скажу больше – это было одно из самых запоминающихся впечатлений за всю поездку.
Во-первых, меня поразил сам кервансарай. Еще из восточных сказок, которые читала в детстве, я помнила про караван-сараи, где останавливались купцы с товарами, но представляла их как придорожные харчевни. На самом деле кервансарай – это самая настоящая крепость с мощными стенами и огромными внутренними пространствами, причем двор под открытым небом использовался как рынок, боковые галереи – как чайханы, а в закрытых помещениях располагались бани и комнаты для отдыха главы каравана.
Вход в эту крепость был украшен потрясающе красивым углублением в виде арки с украшениями в виде небольших сталактитов, и в памяти сразу всплыли украшения собора Саграда Фамилия в Барселоне. По бокам от входа стены были украшены замысловатой резьбой, такой воздушной и нежной, словно это был не камень, а самое настоящее кружево. По словам Шенола, сельджуки оставили после себя два архитектурных достижения – резьбу по камню и кервансараи. Купцы, везущие товары по Великому шелковому пути, просто мечтали поскорей оказаться на территории сельджукской империи, потому что дороги в ней были безопасными, а на расстоянии дневного перехода верблюда (примерно 30,5 км за 9 часов) обязательно стоял кервансарай. Сельджуки даже обеспечивали купцам вооруженную охрану на всем их пути. Но помимо резьбы по камню и кервансараев, сельджуки оставили после себя мосты (стоят до сих пор), больницы и богадельни (некоторые больницы работали в Турции до середины XIX века), бани и фонтаны, которые функционируют до сих пор.
Из двора кервансарая другой вход, тоже украшенный резьбой и углубленной аркой над входом, вел в крытую часть - довольно-таки большое, почти как сам двор, крытое помещение с мощными колоннами и сводами, чем-то похожее на храм, где и были расставлены скамейки для зрителей вокруг квадратной центральной части, огороженной небольшой балюстрадой. Слева от нас располагалось место для музыкантов, на противоположной стороне – символическое место султана.
Во-вторых, сам танец в самом деле производит впечатление, до этого я уже видела нечто подобное в исполнении артистов в Турции и Египте, но там это было именно шоу – красочные юбки на танцорах, которыми они выделывали разнообразные кульбиты, грим на лицах, поклоны и аплодисменты. Здесь все было по-другому, наполнено особым смыслом и подчинено древним ритуалам. Сначала появились музыканты, которые сели сбоку, потом один из них вышел вперед и долго читал нараспев какие-то слова, из которых я уловила только «Мевляна» (в переводе – «наш господин») - так называли Джеллаледина Руми, поэта-мистика, жившего в Конье в XIII в. Орден танцующих дервишей Мевлеви был создан Султан-Веледом - сыном Руми уже после смерти отца. Но об этом позже.
Танцующие дервиши исповедуют суфизм – мистическое учение в исламе, сущность которого оказалось довольно сложно уяснить. По легенде, когда одного из суфиев попросили рассказать о суфизме, он стал просить Бога о смерти, чтобы не отвечать, настолько трудно ответить на этот вопрос.
Когда я кое-что почитала о суфизме, то обнаружила интересную закономерность: основные постулаты философии суфизма - отрешенность от собственного «я» и от всего мирского, постижение духовного совершенства, погруженность в мистическую любовь к Творцу, уединенное общение и слияние с ним через мистический экстаз – можно в той или иной мере найти не только к исламе, но и в других религиях. Мои предположения оказались верны – на одном из сайтов обнаруживаю гневную отповедь Абдуль Кадыра Исы, автора книги "Истина Тассавуф", «врагам Ислама из числа востоковедов…, которые … называют суфиями буддийских монахов, христианских святых и индийских факиров. …Суфизм - это практическое воплощение Ислама, и нет иного суфизма, кроме исламского, и быть не может». (http://www.sufizm.ru/history/born/). А, собственно, почему? Что плохого, если буддисты или индуисты тоже отрешаются от мирской суеты и сливаются с Всевышним через собственное совершенствование? Зачем отвергать очевидное, не понимаю, если только в суфизме нет каких-то тайных заповедей, известных только посвященным и относящихся исключительно к исламу. Наверное, недаром вся философия суфизма проникнута тайной – по традиции, когда суфии говорят или пишут о каком-либо своем выдающемся философе, то после его имени вставляют слова: «Да светится тайна его». Впрочем, тезис о доступных только «посвященным» тайных знаниях присутствует во всех мало-мальски уважающих себя эзотерических культах.
Что означает само слово «суфизм», тоже предмет спора. В одних источниках говорится, что «суфий» в переводе означает «вольнодумец», а «суфизм» – это «адеб» (свод правил), в других - что название пошло от «суфи» - грубой одежды из овечьей шерсти, в третьих суфиями называют вообще всех мусульманских монахов. Тот же Абдуль Кадыра Иса приводит еще несколько версий происхождения суфизма: от "сыфат" (свойство), от «сафа’» (чистота), от "суффа" (скамья), от «сафф» (первый ряд).
Возник суфизм еще в VIII веке в Персии как реакция на некоторый отход верующих от духовной сущности ислама (появление отшельничества было и в других религиях по той же причине), а в XIII получил особо широкое распространение. Орден Мевлеви считался самым богатым и влиятельным среди других многочисленных дервишеских орденов Турции, его шейхи опоясывали мечом Османа Гази каждого нового султана, всходившего на престол. В отличие от других орденов, у суфистов более строгие правила для послушников: испытания длятся 1001 день, ученик ведет уединенную жизнь, наполненную размышлениями и созерцанием, наблюдает за жизнью ордена, сидя где-то в уголке комнаты, знакомится с обрядами и традициями, учится своими руками делать всякие амулеты. В музее Мевляны в Конье мы потом увидим восковую фигуру такого послушника, который сидит в уголочке на коленях и наблюдает за танцем дервишей.
Между тем, музыканты начала играть и через какое-то время появились сами дервиши во главе с шейхом (духовным наставником) - на дервишах были длинные черные накидки и высокие валяные шапки. Дервиши сели на коврики внизу прямо перед нашими скамьями, поджав под себя ноги, и застыли как изваяния с закрытыми глазами. Потом пятеро их них скинули верхние черные накидки и оказались в белоснежных длинных одеждах с широкими, как колокола, юбками, а шейх все время оставался в накидке.
Танец начался с поклонов дервишей друг другу и шейху со сложенными на груди руками, потом они сделали несколько ритуальных движений, обходя то место на противоположной стороне от музыкантов, которое было предназначено для султана, и закружились в танце. Двигались дервиши по-разному: один, самый молодой, был несколько угловат и скован, руки его были раскинуты неестественно, застыв в напряжении словно деревянные. Другой закатил вверх глаза и механически кружился как сомнамбула, наклонив голову набок, словно она ему была не нужна, смотреть на него было как-то не по себе.
Двое других – да, это настоящие мастера - один невысокого роста, полы развевающейся «юбки» скрывали его ноги, и потому казалось, что он парит в воздухе. Впечатление «полета» усиливалось гармоничностью и естественностью его движений. Он кружился как дышал – спокойно, размеренно, плавно, движения его были грациозны и я бы сказала полны достоинства и уверенности в своей правоте. Четвертый дервиш, наверное, самый опытный, тоже двигался естественно и без натуги, но ощущения полета все же не было из-за его высокого роста – из-под юбки были видны ноги. Дервиши сделали несколько заходов в танце, причем в последней части танца к ним присоединился шейх, который тоже немного покружился, но мне он как-то не запомнился.
Этот танец, называемый «Сэм» или «Сим», служит дервишам одним из способов отрешения от себя и мира, достижения мистического экстаза и весь пронизан глубоким смыслом – крутящиеся дервиши символизируют вечное движение жизни, скрещенные руки на груди в начале танца означают, что дервиши остались наедине с Богом, а положение рук во время танца, одна ладонью вверх, другая – вниз, говорит о связи между небом и землей. Почтительные поклоны дервишей друг другу и шейху во время танца означают дружбу, доверие и любовь. Вообще весь танец олицетворяет собой любовь ко Творцу и всему, что он создал.
Между тем дервиши пошли на второй круг, снова поклонились друг другу и шейху, обошли султанское место и снова закружились. Кстати, кружатся они не настолько быстро, как египетские и турецкие артисты, но танец все равно завораживает. А я во время этого действа вдруг кожей почувствовала мистицизм происходящего – сижу я, москвичка, вдали от дома, где-то посреди мусульманской страны, за мощными стенами древнего кервансарая, и не отрываясь смотрю на кружащихся мужчин, которые делают это из религиозных соображений. Странно!

День пятый, 6 января
Утром пришлось встать в 6 утра, потому что весь день нам предстояло провести в пути от Каппадокии до Памуккале (всего 635 км), с двумя небольшими остановками у руин еще одного кервансарая в местечке Огрюп и потом в Конье. Руины очень даже ничего, хоть кервансарай был значительно меньше вчерашнего, зато на некоторых глыбах здесь сохранились изображения крестов, оставленные рыцарями во времена крестовых походов.
За руинами нас ожидал вообще потрясающий пейзаж – голубое озеро в жерле давно потухшего вулкана. Вид сродни космическому – берега озера почти отвесные, светлые и все в поперечных складочках, словно по ним стекал густой сироп, пока не застыл.
По дороге Шенол рассказывал нам об истории сельджукского государства и Османской империи, о нравах во дворце турецких султанов, о жизни в гареме, о печальной судьбе турецких принцев крови, которых вступивший на престол султан имел законное право убить. Ну и, конечно, не упускал наш милый экскурсовод случая подпустить нам, славянам, шпилек: по его словам, не было в истории Османской империи более жестокой и кровожадной султанши, чем славянка Роксолана, по наущению-де которой Сулейман Великолепный убил своего сына-наследника. Но почему-то Шенол ни словом не обмолвился о том, что Сулейман убил к тому же и их с Роксоланой сына Баязида и пятерых его сыновей, своих внучат.
Обычай убивать претендентов на престол ввел султан Мехмед II Завоеватель, который первым приказал задушить своего шестимесячного братика, и после этого практически каждый всходивший на трон турецкий султан первым делом обагрял руки в родной крови: Баязид II отравил двух своих сыновей, Селим I Грозный казнил троих сыновей и шестерых племянников, по приказу Мурада III были задушены пять его младших братьев, причем самый маленький был еще грудничком, евнухи буквально вырвали его из рук матери, которая впоследствии покончила с собой. Мехмед III убил двух своих сыновей и 19 младших братьев, самому старшему братику было всего 11 лет, а когда две наложницы предыдущего султана, беременные на момент его смерти, родили потенциальных претендентов на престол, Мехмед приказал утопить новорожденных младенцев, как котят. Всего за четыре с половиной века правления династии Османов было убито 78 принцев. И это при том, что в гареме детская смертность сама по себе была ужасающей, причем еще в XVIII-XIX веках: у Ахмеда III родилось 52 ребенка, из них 34 умерли в младенчестве, а у Абдул-Меджида I умерло 25 младенцев!
Принцев обычно душили шелковыми шнурками немые евнухи из свиты султана, по словам Шенола, это было оправдано отсутствием в дальнейшем войн из-за престола, которых не избежала Европа. Как тут не вспомнить Достоевского с убийственным вопросом: можно ли построить мировую гармонию, если в ее основе будет лежать кровь замученного ребенка? История дает однозначный ответ: Османская империя выродилась и пала; Великая французская революция, которая начала с убийства в тюрьме 10-летнего сына последнего французского короля Людовика XVI и Марии Антуанетты, захлебнулась в крови собственных лидеров; наша революция 1917 года, расстреляв в Екатеринбурге царских детей, закончилась полным крахом.
А одного нашего туриста обычай душить претендентов на престол вдохновил на трогательные стихи (прошу прощения, если воспроизведу их не совсем в авторском варианте):
…А для турецкого народа
Тот евнух с шелковым шнурком
Дешевле был, чем избирком.

Считать кровожадной женщину, которая пыталась обезопасить жизнь своих детей в условиях кровавых законов дома Османов, по меньшей мере несправедливо. Не сказал Шенол и того, что и другие султанши участвовали в заговорах против наследников престола, чтобы спасти от смерти собственных детей. Впрочем, ненависть Шенола к Роксолане имеет исторические корни: турки не любили султаншу еще при ее жизни, называли ведьмой, которая околдовала их любимого султана. Посмею предположить, что одной из причин ненависти послужило то, что ради этой женщины самый великий султан Османского дома отказался от своего гарема, и Роксолана до конца его дней оставалась его единственной женой. Кроме того, это был первый случай в истории Османов, когда султан женился на наложнице. Пусть турки думают про Сулеймана и Роксолану что хотят, а я так считаю – молодец мужик! Раз постигло тебя настоящее чувство – делай как велит сердце, и долой традиции. Зачем тебе вершина мира, если ты на ней одинок? Сулейман в этом отношении дал пример своим потомкам, которые сплошь и рядом стали жениться на любимых наложницах и нарушать другие традиции. Мурад III тоже забросил гарем ради одной женщины – албанки Сафие, с которой прожил 20 лет, но потом, правда, все-таки завел себе наложниц. А Сафие тоже завела себе наложницу – еврейку, которая играла при женщинах гарема роль посредника с внешним миром и выполняла всяческие конфиденциальные поручения султанши. В нетрадиционных связях были замечены и султаны – у Мехмеда II Завоевателя наряду с женским гаремом был гарем из красивых мальчиков, у Мехмеда IV в фаворитах ходил смазливый поляк Асан-ага, Абдул-Азиз I тоже увлекался мальчиками.
Еще одной османской традицией было брать в гаремы почти исключительно христианок, которых, правда, тут же обращали в ислам. Когда султан Осман II решил жениться на красавице-турчанке из знатного рода, то это вызвало недовольство в народе, и, кстати, Осман II стал единственным султаном, которого казнили в результате народного восстания.
В гареме был очень жесткий «табель о рангах»: официальных жен, султанш, могло быть по исламскому закону лишь четыре, но вовсе не обязательно, чтобы именно их сыновья становились султанами. Рожали будущих султанов и простые наложницы, и если ее сын восходил на трон, то она становилась «валиде-султан» (мать-султанша) и начинала заправлять в гареме. Хозяйкой гарема была именно она, а вовсе не старшая жена (биринджи-кадан) или фаворитка (хасеки) султана, но если любимая оказывалась женщиной волевой и сильной, как Роксолана или жена Мурада III Сафие, то конфликты со свекровью были неизбежны. Нередки в истории османского дома случаи, когда валиде-султан становилась официальной регентшей при малолетнем султане, и тогда она заправляла уже не только в гареме, но и во всей империи, назначая главных визирей и вмешиваясь во все дела государства. Даже заседания Дивана – кабинета министров – проходили на женской половине гарема. Мать Султана Мурада IV за 1 год сменила шесть великих визирей, мать Мехмеда IV ХадиджеТурхан – аж 12 визирей за 5 лет, а мать султана Ибрагима Безумного Кёсем фактически управляла империей, поскольку сына прозвали так, как вы понимаете, вовсе не потому, что он отличался умом и сообразительностью. Кстати, в конце концов Кёсем приняла участие в заговоре против собственного сына вместе с членами Дивана и командиром корпуса янычар, и Ибрагим был задушен, поскольку абсолютно не занимался государственными делами, а целыми днями предавался сладострастию в гареме.
История сохранила даже такой случай: когда 10-летний султан Мехмед IV выслушивал доклад главного судьи Анатолии, он повернул голову в сторону, где за занавеской стояла его мать, и спросил, как ему относиться к услышанному. Та ответила, что слова судьи точно соответствуют действительности. Будете в гареме дворца Топкапы, представьте себе эту картинку: в роскошном тронном зале собрались первые люди империи – все в высоких тюрбанах, сверкают драгоценные камни и расшитые золотом одежды, на троне восседает малолетний султан, перед которым все падают ниц, а за ширмой стоит, никому не видимая, его маманя и громким голосом дает ценные указания.
О том, какой властью пользовались валиде-султан, говорит такая совершенно умопомрачительная история: однажды императрица Евгения, жена Наолеона III, по пути на торжественную церемонию по поводу открытия Суэцкого канала, решила заглянуть в Стамбул и посетить султанский дворец. Ее приняли с подобающей пышностью и провели в гарем, который всегда будоражил умы европейцев. И что бы вы думали? Валиде-султан Пертивнияль, разгневанная вторжением чужестранки в ее владения, прилюдно влепила императрице пощечину. Международный скандал с трудом уняли, хотя, думаю, Евгения помнила об этом унижении до конца жизни: ей, законодательнице мод, утонченной красивой женщине благородных кровей дала по морде бывшая прачка! До того, как стать женой султана Махмуда II, Пертивнияль служила прачкой в турецкой бане, где ее пышные формы и приметил Махмуд.
А мне очень понравилась одна традиция в воспитании принцев османского дома: каждый из них с детства должен был овладеть каким-нибудь ремеслом. Мехмед III изготавливал стрелы, Ахмед I – роговые кольца, которые одевались на большой палец, чтобы было удобнее натягивать тетиву на луке. Сулейман Великолепный освоил кузнечное дело. Абдул-Гамид освоил столярное дело и увлекался резьбой по дереву. Но помимо ремесел, султаны увлекались и искусством: во дворце Топкапы на стенах висят образцы каллиграфии, выполненные султаном Ахмедом III, Султан Селим I писал неплохие стихи, Сулейман Великолепный и Роксолана тоже обменивались в письмах любовными стихами.
Вообще, среди султанш встречались весьма образованные и неординарные дамы: венецианский посол при дворе султана Мурада III писал, что валиде-султан Нурбану (родом из знатной греко-венецианской семьи) – искусный, умный и очень опытный государственный деятель. Нурбану переписывалась с Екатериной Медичи, королевой-регентшей при малолетнем Генрихе III, а султанша Сафие (мать Мехмеда III) – с английской королевой Елизаветой.
Султанши могли выезжать в закрытых экипажах за пределы дворца, занимались благотворительностью, строили мечети, медресе, бани и лечебницы. Самая известная постройка - Новая мечеть в Еминёню, рядом с Египетским рынком, которую начала возводить в 1597 г. валиде-султан Сафие и закончила в 1663 г. валиде-султан ХадиджеТурхан – мать Мехмеда IV. Эта мечеть очень компактная, пропорциональная, внутри отделана прелестными голубыми изразцами и, на мой взгляд, именно ей больше подходит название Голубой мечети, чем мечети Султана Ахмеда.
Но для других обитательниц гарема жизнь не была столь же насыщенной, безопасной и более-менее свободной, с ними не церемонились. Нравы оставались жестокими, провинившихся женщин жестоко избивали надсмотрщики, и даже в XVII веке наложниц, уличенных, например, в колдовстве зашивали в мешок и топили в море. Мехмед III, придя к власти, велел утопить 10 жен и наложниц своего отца, якобы они угрожали его безопасности. А когда Мехмед III собрался в очередной поход против Австрии, его мать Сафие, понимавшая безумие этой затеи, ибо турки уже потерпели несколько сокрушительных поражений и новая война грозила новыми бедами, попросила любимую наложницу султана отговорить его. Но едва бедная девушка открыла рот, Мехмед вонзил ей в грудь кинжал и убил. Ахмед I избил ногами, а потом ударил в щеку кинжалом одну из своих жен за то, что та задушила любимую наложницу Ахмеда.
Не о всех женщинах Османского дома точно известна их национальность, а если женщина рожала дочь, то даже имени матери нигде не записывалось. Точно известно, что матерями султанов Мехмеда II Завоевателя, Османа II, Мурада IV, Ибрагима, Мустафы II, Ахмеда III были гречанки, матерью султана Османа III - русская, султана Мехмеда III - албанка. Есть легенда, что жена султана Мехмеда II Завоевателя и мать султана Баязида II была дочерью французского короля, которая должна была выйти замуж за последнего византийского императора Константина XI, но после взятия турками Константинополя попала сначала в плен, а потом и в гарем к султану. Как писал турецкий историк Эвлия Челеби, во время намаза муллы поворачивались спиной к ее саркофагу, потому что она так и не приняла ислам. Еще одной француженкой, влившей свежую кровь в турецкую династию, была кузина императрицы Жозефины (жены Наполеона) Айме Дюбуа де Ривери, которая вошла в историю под именем Накшидиль как мать султана Махмуда II. Не могу не сделать небольшое отступление: когда султан Абдул-Азиз (1861-1876) посетил Францию, то принимавший его император Наполеон III намекнул, что они - родственники через своих бабушек. Абдул-Азиз почему-то обиделся.
Короче говоря, до конца XIII века султаны в Османской династии встречались светлоглазые, светлокожие и светлобородые, но потом в гаремную «моду» вошли черкешенки, и султаны снова забрюнетились.
Девушки попадали в гарем в очень юном возрасте, почти девочками, а после смерти султана их либо отправляли доживать свой век в одиночестве в одном из старых дворцов, либо выдавали замуж. Известен случай, когда фаворитка Мустафы II Хафиза после его смерти бросилась в ноги к новому султану, умоляя не выдавать ее замуж за престарелого сановника, потому что она является матерью шестерых детей Мустафы. А был ей на тот момент всего 21 год…
Но в XIX веке нравы резко поменялись и гарем откровенно распоясался: женщины гарема стали наставлять султанам рога, требовать все новых и новых драгоценностей и прочих предметов роскоши, чем практически разорили казну. Мать и сестры султана Абдул-Меджида I (1839-1861) не раз путешествовали за границей, у валиде-султан был свой двор, собственные немалые доходы, она практически не скрывала лицо, а жены и наложницы разъезжали по городу в экипажах практически без вуали, беседовали на улицах с молодыми мужчинами, заводили любовников, которым делали дорогие подарки. А любимая жена султана Безме даже не гнушалась заводить шашни с дворцовой прислугой, и когда Абдул-Меджид узнал об этом, то сослал ее с глаз долой.
А закончилась история гарема турецких султанов в 1917 году самым невероятным образом: гарем Абдул Гамида попросил разрешения разойтись на все четыре стороны, потому что роскошная жизнь из-за тягот Первой мировой войны кончилась, и султану больше нечего было предложить своим красавицам. С Абдул Гамидом осталась единственная преданная ему женщина, на руках которой он и умер через год.
Как ни странно, но свою роль в вырождении династии Османов сыграло… милосердие султана Ахмеда I, сына Мехмеда III, который при вступлении на престол в 1603 г. решил пощадить своего слабоумного брата Мустафу и не убивать его, а поместить в особое закрытое помещение гарема, которое впоследствии получило название Клетки. Именно с Мустафы в династии Османов стали периодически проявляться признаки безумия (Ибрагим Безумный, Абдул-Меджид I, Мустафа IV, Абдул-Азиз I, Мурад V). Но вступивший на трон в 1623 г. султан Мурад IV, который из-за пристрастия к алкоголю был одержим маниакальной страстью к убийствам, все же лишил жизни семерых братьев, а перед смертью решил покончить и с последним оставшимся в живых представителем династии Османов – своим братом Ибрагимом. Если бы ему это удалось, то трон Османской империи достался бы крымским ханам, но Мурад умер от цирроза печени. Опять из-за случайности судьба великой империи висит на волоске!
Итак, с 1640 г., когда на престол вступил Ибрагим Безумный, все будущие султаны были выходцами из Клетки, где они проводили не один десяток лет, общаясь только с немыми евнухами и стерилизованными женщинами, которые не могли иметь детей. К примеру, Сулейман II провел в Клетке 39 лет, Ахмед II – 43 года, Мехмед VI – 57 лет! Естественно, что они были начисто лишены какого бы то ни было житейского опыта, не говоря уже о государственном мышлении, и потому были абсолютно не готовы управлять огромной империей. В результате делами страны занимались великие визири, и султанат просто изжил себя, превратившись в конце концов просто в дань традиции. По словам эмиссара Мекки при дворе последних турецких султанов Али Хайдар Мидхада, Османская династия во многом несет ответственность за распад мусульманского мира в 20-х годах XX века. Наверное, поэтому изгнание последних Османов было встречено народом абсолютно безразлично.
Но вернемся к нашему путешествию: следующая остановка была в Конье, возле мавзолея Мевляны, куда мы прибыли в 11 утра. Город Конья – древний Иконий, основанный еще фригийцами, богат историей: согласно народной легенде, в окрестностях Коньи долго жил Платон и где-то здесь захоронен его прах (южнее Коньи рядом с озером Бейшехир до сих пор сохранился хеттский памятник у источника, именуемого Эфлатун Пинары, "Источник Платона"), в Конье останавливался Александр Македонский, здесь проповедовали Апостолы Павел и Варнавва, в III веке здесь состоялся Вселенский собор. В XI веке Иконий завоевали сельджуки, которые переименовали его в Конью и сделали своей столицей, а в XIII веке Конья стала прибежищем для ученых, философов и теологов всего восточно-мусульманского мира, которые бежали из Персии и Афганистана от монгольского нашествия в поисках безопасности.
У мавзолея Шенол рассказал немного о самом Джеллаледине Руми (ну совсем немного), объяснил, на что нужно обратить внимание в его мавзолее, потом мы посетили небольшой музей, где был воспроизведен быт дервишей ордена Мевлеви, и пошли в мавзолей. Мавзолей был построен в XIII веке, и над самой могилой Руми снаружи возвышается очень красивый конусообразный зеленый купол, который виден издалека. Могила Мевляны, и все, что ее обрамляет – стены, колонны, потолок - действительно очень пышные и красивые, так что мыслей о смерти даже не возникает, словно во дворец попадаешь. Прелестен серебряный сосуд для апрельских слез, к сожалению, я не запомнила объяснения Шенола об этом обряде. Во второй части мавзолея расположен музей, среди экспонатов – книги, рукописи, мне особенно запомнился небольшой коран, где на черном фоне слова написаны золотыми буквами.
Меня поразило, что в таком религиозном городе как Конья сами турки свободно фотографировали внутри мавзолея, чем дали пример и нам. А некоторые верующие в самом деле молились у его могилы, и это выглядело несколько странно, ведь Руми не был ни святым, ни пророком, он даже турком не был, но любовь к нему живет в народе до сих пор и в его мавзолей в Конье паломники валом валят со всего света.
К стыду своему, до этой поездки я ничего не знала о Джеллаледине Руми, только имя показалось знакомым, поэтому, вернувшись домой, я разыскала о нем кое-какую литературу, почитала его стихи, и у меня сложилось собственное впечатление об этом человеке. По-моему, это был один из тех людей, которые живут, вне зависимости от внешних обстоятельств, собственной сосредоточенной внутренней жизнью, исключительно духовной и наполненной напряженным личным поиском Бога и себя в этом мире. Его личность была настолько неординарна, что просто не могла вместиться в рамки ислама, как не может любая выдающаяся личность уместиться в любые рамки. Только у такого человека, гражданина мира, переполненного личностными переживаниями поиска высшего смысла жизни и поднявшегося над суетой теологических споров, могли родиться строчки:
О правоверные, себя утратил я среди людей.
Я чужд Христу, исламу чужд, не варвар и не иудей.
Я четырех начал лишен, не подчинен движенью сфер,
Мне чужды запад и восток, моря и горы - я ничей.
Живу вне четырех стихий, не раб ни неба, ни земли,
Я в нынешнем, я в прошлом дне - теку, меняясь, как ручей

Внешне жизнь Руми до поры до времени протекала довольно спокойно: когда ему было 14, отец вывез семью из Балха, когда угроза нашествия орд Чингисхана стала реальной. Кстати, монголы потом все же добрались до Малой Азии, когда Тимур в битве при Анкаре в пух и прах разгромил войска султана Баязида I, правнука основателя Османской империи Османа Гази.
Руми получил хорошее образование, затем сам преподавал в медресе, пойдя по стопам отца Бахауддина Веледа, который был известным теологом мистической направленности. Затем Руми прошел посвящение в тайны суфизма у единомышленника и ученика отца Сеида Бурханаддина Мухаккика.
В медресе, где преподавал Руми, собирались известные философы того времени, у него было много учеников, Руми пользовался уважением среди жителей Коньи, даже стал уполномоченным султаната в вопросах юриспруденции. Проповеди, которые он читал в мечети, были собраны и записаны в труде Mecalis-i Seb'a. Его любили и почитали не только мусульмане, но и христиане, и евреи – словом, все, кто его знал (кстати, во времена Руми в Конье говорили на двух языках – греческом и тюркском, и сам он писал стихи на фарси и на обоих этих языках, а на турецкий его стихи перевели только в XVIII веке).
А потом в его жизни произошло событие, перевернувшее всю размеренную жизнь и подарившее миру уникального поэта – в 1244 году он встретился со странствующим дервишем Шамседдином Табризи, в высшей степени харизматической личностью, свободной, неистовой, искренней в своем странном и шокирующем обывателей поведении. Они нашли друг друга – два неординарных человека, одинаково мыслящих, одинаково чувствующих, а главное – друг в друге они увидели воплощение божественной силы, любви и красоты как результат познания мира и человека. Благодаря Шамсу Руми обрел самого себя и начал писать стихи. Он забросил преподавание и теологические диспуты, месяцами не вспоминал о семье, в любой момент мог впасть в поэтический экстаз, начать танцевать, кружиться и декламировать стихи. Меня поразил один случай, когда Руми шел по базару и услышал перезвон молоточков злотых дел мастеров, то стал в такт мелодичному ритму кружиться и выплескивать из себя стихи:
Эй, листок, расскажи, где ты силу нашел,
как ты ветку прорвал,
из тюрьмы своей вышел на свет?!
Расскажи, расскажи, чтоб мы тоже могли
из тюрьмы своей выйти
на свет!
Эй, кипарис, ты растешь из земли,
но как гордо ты вскинулся ввысь!
Кто тебя научил, кто тебе показал ?
Научи ты и нас, как ты тянешься ввысь!

Чувствуете ритм, ну чем не рэп? А ведь этим строкам 760 лет…
Но дружба Шамса и Руми закончилась трагической разлукой – ревновавший отца младший сын Алляеддин убил Шамса и выбросил его труп в колодец. Руми затосковал, да так страшно, что родные всерьез за него опасались: "Стенания и плач Мевляны достигли седьмого неба», - вспоминал его старший сын Велед. Руми долго искал друга и в Конье, и в Тебризе, даже в Дамаске, и с этого времени стал подписывать свои стихи именем Шамседдина Тебризи.
А через десять лет Руми создаст главное свое творение - поэму двустиший «Месневи» ("Лавка единства"), в которую вошли притчи, легенды и сказки многих народов и в которой дотошные исследователи насчитали более тридцати одной тысячи стихотворных строк. Последователи Мевляны разучивали поэму наизусть, даже создавали специальные школы для ее изучения и толкования, и вообще, все, что делал Руми при жизни, как одевался, как танцевал - стало потом предметом подражания. Считается, что поэма Мевляны настолько всеохватна, что любой человек найдет в ней подтверждение именно своим взглядам, а любой философ – созвучие своей теории. Между прочим, Руми использовал в своей поэме притчи Платона, а одну из притч Руми использовал Коэлья в своем «Алхимике», поменяв только имена и место действия.
Напротив мавзолея Мевляны находится довольно-таки большая и красивая мечеть, построенная султаном Селимом II (1566—74) - сыном Роксоланы и Сулеймана Великолепного. Между прочим, этого султана прозвали Пьяницей, настолько жизнелюбив он был и не чуждался человеческих слабостей – вина и гарема. Что ж, сам пророк Мухаммед признавался: "Более всего на земле я любил женщин и ароматы, но полное наслаждение находил всегда только в молитве". Если честно, я и не знала, что алкоголь был в чести при Османском дворе, и жизнь некоторых султанов оказалась короче именно из-за страсти к спиртному. Селим II, будучи навеселе, упал в бане и потом умер от последствий падения. Махмуд II умер от белой горячки. Мурад II, победивший крестоносцев в битве при Варне, умер от апоплексического удара, вызванного запоем. Махмуд II любил французские вина и оставил после себя огромную их коллекцию. Мурад IV с утра до ночи бражничал со своими придворными, евнухами и шутами, а иногда силой принуждал пить с собой главных муфтиев и судей. Впадая в запои, он совершал столь жесткие поступки, что окружающие всерьез думали, что он сошел с ума. Например, он любил стрелять из лука в людей, которые проплывали на лодках мимо дворца Топкапы или бегать по ночам в исподнем по улицам Стамбула, убивая всякого, кто попадался на пути. Именно Мурад IV издал крамольный с точки зрения ислама указ, по которому спиртное разрешалось продавать даже мусульманам. Справедливости ради надо сказать, что баловались спиртным и в гареме – там почитали «бражку» из меда, изюма и воды, ну а янычары закладывали за воротник как само собой разумеющееся.
Жители Коньи считаются одними из самых религиозных и консервативных во всей Турции, мы в этом убедились, когда решили обойти мечеть Селима II. Было время намаза, народ шел в мечеть, и несмотря на довольно-таки прохладную погоду, свободных мест у фонтана для мытья ног не было. Что меня поразило – одна японская туристка без зазрения совести фотографировала тех, кто мыл ноги, причем с близкого расстояния. Вряд ли она попросила на это разрешение, и уж наверное фотографируемые были не в восторге от такого внимания. Некоторые мужчины шли в мечеть со своими ковриками, свернутыми в трубочки, выглядело это очень трогательно.
Поскольку Конья была столицей Румского султаната сельджуков, уместно будет рассказать, что мне удалось узнать об этногенезе турок: современные турки – потомки одной из ветвей тюркоязычного племени огузов, которых позднее стали называть туркменами, то есть «благородными турками». Первоначально огузы обитали на Алтайских горах, а где-то в V в. до н. э. они двинулись с места, вытеснили аваров из Туркестана и обосновались в Центральной и Средней Азии. В IX в. сельджуки приняли ислам и вместе с ним – более высокую арабскую культуру, тогда как другие племена огузов, например, команы, остались язычниками. В X в. в низовьях Сырдарьи создаётся государство огузов, а в середине XI в. это государство было разгромлено кипчаками. Одна ветвь огузских племён ушла на запад и заселила южнорусские степи; другая – в том числе крупное и мощное племя кынык, во главе которого и стоял Сельджук, - завоевала огромные земли в Персии и Ираке.
Основателем государства Великих Сельджуков стал Тогрул-бек, который в 1038 г. захватил часть Хорасана (Западный Иран) и был провозглашен султаном, а потом завоевал Хорезм, Азербайджан, Ирак. Вершиной карьеры Тогрул-бека стало завоевание Багдада, в котором правил халиф (духовный вождь ислама) Каим из династии Аббасидов, и хитрый Тогрул-бек посватался к дочери халифа, чтобы узаконить свое положение. Каим был вынужден отдать дочку Тогрул-беку, а заодно - титул султана и «царя Востока и Запада». Но Тогрул-бек умер, так и не оставив наследников, поэтому объединить династии не удалось.
Сельджуки расширили свои владения, покорив Курдистан, Армению, Грузию, Сирию и Палестину, но держава сельджуков недолго просуществовала в целостном виде: получившие значительные земельные наделы знатные роды образовали собственные султанаты, фактически не зависимые от власти «основного» султана. Начались междоусобицы, и, между прочим, в 1153 г. турки-сельджуки потерпели поражение от одного из племен огузов, которое расселилось в области Балх на землях, подвластных Сельджукскому государству, и не захотели платить дань.
В 1071 г. на равнине перед Манцикертом сельджуки нанесли сокрушительное поражение византийской армии, которой командовал император Роман IV Диоген. Шенол дал этому событию такую интерпретацию: некомпетентный и слабый византийский император был в пух и прах разбит доблестными турецкими войсками. На самом деле все было чуть-чуть не так, и победу сельджукам в данном конкретном случае принесла не только их доблесть, но и цепь случайностей. Во-первых, Диоген был застигнул врасплох: он собрал 100-тысячную армию, чтобы нанести удар по центру сельджукской империи – Тегерану и Экбатану, и овладел прикрывавшим подступы к ним армянским городом Манцикертом. Но император стал жертвой заговора аристократии, которая не желала видеть его на троне и чинила всякие препятствия вопреки интересам отечества: так, командир разведки Никифор Василаки сознательно не сообщал василевсу о том, что сельджукский султан Алп-Арслан идет к Манцикерту с огромны войском.
Во-вторых, армия Диогена была ослаблена из-за того, что один из его военачальников Иосиф Тарханиот, которого направили со значительной частью войска в соседний город Ахлат, бежал при встрече с Алп-Арсланом, причем в противоположную от основной армии сторону. К тому же буквально накануне сражения к сельджукам переметнулась часть наемников из огузских племен.
В-третьих, уже во время сражения было совершено прямое предательство: родственник предыдущего императора Константина X Дуки Андроник Дука намеренно посеял в войске панику, распустив слух о гибели Диогена, хотя на самом деле император лично возглавил атаку тяжелой кавалерии и обратил сельджуков в бегство. Среди византийцев началась паника, император сражался, несмотря на раны и гибель коня, пока его не пленили.
В 1077 г. от государства Великих Сельджуков отделяется Румский султанат со столицей в Никее, но после того, как в 1097 г. Никею захватили крестоносцы, столица была перенесена в Конью (поэтому султанат еще называют Конийским). Крестоносцы изрядно потрепали сельджуков, нанеся им пару сокрушительных поражений в битве при Дорилее в том же 1097 г. и под Антиохией год спустя. Между прочим, эти две победы крестоносцев – ярчайшая иллюстрация к словам Геродота о том, что история - это личности и цепь случайностей. Исход Дорилейской битвы предрешил 60-тысячный отряд крестоносцев, ведомых епископом Монтейльским Адемаром, который просто заблудился в незнакомой местности и, сам того не подозревая, оказался в тылу сельджуков, уже начавших теснить к реке армию Боэмунда Тарентского. Удар сзади оказался настолько неожиданным, что сельджуки бежали. А в Антиохии вообще произошел мистический случай – крестоносцы, запертые в разграбленном ими же городе армией эмира Кербоги, вдвое превосходящей их по численности, уже изнемогали без еды-питья (крысиное мясо считалось деликатесом), практически сломленные физически и морально (даже двое вождей Первого крестового похода Стефан Блуаский и Гуго де Вермандуа поспешили покинуть безнадежный город), как вдруг одному монаху внезапно и очень вовремя припомнилось, что именно в Антиохии, под церковью Святого Петра захоронено знаменитое копье Лонгина – римского воина, который проколол им бок распятого Иисуса Христа, желая убедиться, что тот уже умер. По преданию, владеющий этим копьем, будет владеть миром (кстати, об этом уже в в XX веке вспомнил Адольф Гитлер, который приказал изъять копье из Хофбургского музея в Вене, куда оно в 1946 году было возвращено и сейчас находится в Зале сокровищ дворца Хофбург).
Так вот, по приказу одного из лидеров Первого крестового похода Раймунда Тулузского были начаты раскопки, и что же, копье очень кстати было найдено. Это тут же объявили чудом, знамением свыше, и крестоносцев охватил столь сильный религиозный порыв, что когда их потрепанная армия вышла из стен Антиохийской крепости навстречу врагу, неся копье впереди, она в пух и прах разнесла хорошо вооруженную, сытую и свежую армию сельджуков. С этих пор сельджукская держава потеряла единство, и крестоносцы воевали уже не с единой армией единого государства, а с отдельными эмирами.
Как не хотелось Шенолу представить дело таким образом, что со времен поражения под Манцикертом византийцы так и не оправились, на самом деле сельджуки не раз терпели жестокие поражения: в 1116 г. император Алексей Комнин наголову разгромил войска султана Мелик-шаха, в 1133 г. император Иоанн II Комнин отвоевал у турок крепости Кастамон и Гангры и в 1135 разгромил турок в Киликийской Армении, в 1211 г. император Феодор I Ласкарис во время сражения возле Никеи сразил в поединке султана Кейхусрова I, после чего сельджуки бежали с поля боя.
Со временем, правда, сельджукам удалось расширить свои владения: в 1168 г. они взяли Каппадокию, год спустя – Анкару, им удалось захватить Синоп и Судак на Черном море, Эрзурум и Арзинджан, и подчинить в 1210-х годах Трапезудское царство крестоносцев.
После поражения от монголов в 1243 г. в битве при Кёсё Даге Румский султанат стал вассалом правителей Ирана - монгольских ханов из династии Хулагуидов (основатель династии Хулагу-хан был внуком Чингис-хана), а местная ветвь династии Сельджукидов была свергнута с престола в начале XIV в. (последнего султана задушили по приказу монголов). К 1307 г. султанат распался на мелкие княжества – бейлики (от названия «бей» - правитель), одно из которых и стало впоследствии ядром Османской империи. Бейлики формально считались вассалами монгольских правителей, но монголам не удалось создать в Малой Азии такую же централизованную систему власти, как в Киевской Руси, потому что в тылу был неспокойный Иран, впереди – все еще сильная Византия, да и сопротивление, которое встретили монголо-татары в Малой Азии, несколько поубавило им прыти.
Любопытный факт (или исторический анекдот) – каким образом будущие Османы получили земли в составе империи сельджуков: дед Османа хан Сулейман – вождь одного из оставшихся в Хорасане племен турок-огузов – кайы, численностью где-то в 50 тыс. чел. – решил поискать более спокойные для жизни земли, потому как в Персию вторглись орды Чингис-хана. Сулейман завоевал часть Армении и потом вторгся в Малую Азию и начал отвоевывать территории у Византии. Его сын Эртогрул (1231—1288) продолжил движение на запад, и вот ехал как-то Эртогрул по степи и вдруг увидел вдали два сражающихся отряда. Он не знал, кто с кем бился, но решил встать на сторону тех, кто явно был слабее и проигрывал сражение. Оказалось, что он помог сельджукскому султану Алаэддина Кейхусрову I , который сражался с отрядом монголов. В благодарность за помощь Кейхусров выделил Эртогрулу земли между Ангорой (Анкарой) и Пруссой (Бурсой). А вот интересно, как развернулся бы дальнейший ход истории, если бы Эртогрул оказался не столь благородным человеком и встал на сторону монголов? Ведь сын Эртогрула Осман и стал первым султаном и основателем Османской державы. Почему именно османы подчинили себе всю Малую Азию, а потом и часть Европы, хотя это был всего лишь один бейлик из почти двадцати таких же бейликов? Не последнюю роль сыграло удачное месторасположение земель, полученных Эртогрулом, – земли эти были далеко от ордынских наместников-баскаков и довольно близко от Византийской империи, другими словами – воевать с монголами, как другим бейликам, им было не нужно, а набеги на приграничные с Византией земли не представляли труда, да и выглядели в глазах соплеменников «войной за веру», что и привлекало в ряды османов представителей соседних тюркских племен. От Византии энергичные и умные правители турок перенимали опыт и военного дела, и дипломатии, и политики, и ведения дел в государстве, и земледелия. Они создали очень живучую и действенную военно-ленную систему, просуществовавшую полтысячелетия – с XIV до середины XIX в. Если племя Османа в начале его правления еще вело полукочевой образ жизни и не имело другой собственности, кроме коней и овец, то завоевательные войны привели к системе раздачи земель за военную службу (т.н. «тимар»). Суть этой системы в том, что всей землей владел султан, который отдавал ее в ленное держание сипахи («вооруженным воинам на коне»). Султан выделял наделы только представителям знати и только на время военной службы, право на наделы передавалось из поколения в поколение, поэтому дети сипахи с детства обучались военному делу и были кровно заинтересованы в новых завоеваниях. Сипахи следили за порядком на своих территориях, отвечали за сбор налогов и за свой счет вооружали положенное число воинов. Кроме того, сипахи имели право и на определенную долю подати с завоеванных земель, остальное шло исключительно на военные цели.
Помимо конных сипахи, Османской империя «подарила» миру лучшую в то время пехоту – корпус янычар. Их набирали из 6-8-летних детей славян, греков, албан и других нетюркских народов, обращали в ислам и помещали жить в казармы, где обучали военному делу и «промывали мозги»: корпус-де ваша семья, а султан – царь и бог. Янычары и вправду были грозной силой, не раз свергавшей неугодных султанов (Османа II в 1622 г., Мустафу II в 1703 г.), поэтому каждый вновь вступавший на трон правитель Османов задаривал янычар подарками и периодически устраивал для них специальные зрелища и развлечения. Командир корпуса янычар считался одним из высших сановников государства, и тоже не раз принимал участие в дворцовых переворотах.
Короче говоря, уже внук Османа султан Мурад I разбогател настолько, что начал строить дворцы, мечети, содержать двор и с пышностью принимать послов.
…Между тем где-то в половине первого мы снова двинулись в путь, и надо сказать, что пейзаж за время путешествия поменялся кардинально – в начале пути из Каппадокии нас сопровождали скошенные поля, стерня на которых подсохла, пожелтела, и казалось, что холмы покрыты велюровым покрывалом. После Коньи начались черешневые и инжировые сады – деревья стояли с голыми ветками и абсолютно одинаковые по размерам. Красота неописуемая – с одной стороны дороги тянулись бесконечные сады, а с другой – заснеженные горные вершины Тавра.
Обедали мы поздно, где-то в половине третьего, и так проголодались, что набрали непомерное количество еды – по супчику-пюре из нута и томатов, по порции тушеной баранинки на косточке, по картошке-фри, порцию шпината, салат, пахлаву, чай и айран (29 лир). Это был самый вкусный обед за всю поездку.
Около семи вечера мы прибыли в город Денизли, славный своими петухами и текстильной промышленностью, и конечно же, Шенол повез нас в текстильный магазин. Магазин действительно большой, но бестолковый – цены ёк, а качество – увы. Ну не могут турецкие льняные брючки стоить 70 евро! Мы походили, посмотрели, хотя, опять же, некоторые из группы отоварились.
К половине восьмого прибыли в Памуккале и разместились в отеле Helici. С первого взгляда отель понравился – большой, жизнь кипит, огромный холл и лобби-бар, два термальных бассейна (открытый и закрытый). Но потом пошли разочарования: нас разместили в отдельно стоящем корпусе, где не оказалось лифта, пришлось ангажировать сопровождавшего нас турчонка, и он за 1 доллар донес наш чемодан до номера, остальные тащились сами. В ресторан, естественно, приходилось ходить в верхней одежде и вешать ее на спинку стула.
Номер оказался большим, на три койко-места, но мансардного типа, со скошенной крышей, в которой было прорублено крошечное окошечко. TV не оказалось, равно как и стульев, зато кондиционер работал бесшумно. Ужин был более обильным, чем в других отелях, впрочем, на горячее снова предлагался выбор между рыбой и курицей, да и народу в ресторане было очень много – немцы оккупировали. Между прочим, цены на напитки были в два раза выше, чем в других отелях – два чая обошлись в 5 лир. Поле ужина в лобби-баре начались танцы живота, а мы направились в закрытый бассейн погреться. Вода в бассейне обычная, не минеральная, просто подогретая, но все равно поплавать было приятно, хоть выдержать можно было очень недолго – дышать в таком пару все-таки трудновато. По возвращении в номер мы вдруг обнаружили, что вода в кранах течет чуть теплая, мытье головы стало настоящим испытанием, и я очень пожалела, что не вымылась в душевой при бассейне, хотя идти по улице с мокрой головой – тоже риск, учитывая легкий насморк, полученный в Каппадокии.

День шестой, 7 января
Подъем был в 6:45, завтрак – в 7:00, отъезд – в 8:20, нам предстояла экскурсия в Хиераполис – город, основанный недалеко от знаменитых целебных источников во II веке до н.э. пергамским царем Эвменом II и названный в честь некоей Хиеры (или Гиеры) – по одним источникам, легендарной основательницы Пергамского царства, по другим – жены самого царя, а может, и той и другой одновременно. Городок прелестный: сначала мы проехались и прошлись вдоль некрополя, который нисколечко не навевает грустных мыслей, а даже наоборот – ну согласитесь, трудно удержать улыбку при виде немаленького саркофага, парящего на двух опорах на высоте больше человеческого роста – так и хочется процитировать: «гроб с покойничком над крестами летаить и… тишина». Потом наш путь лежал натоптанным туристами маршрутом через ворота Домициана (82 г. до н.э.) по широкой (13 метров) главной улице города, вдоль которой стоят остатки грациозных колоннад.
Затем Шенол повел нас к бассейну Клеопатры – шедевру рекламного хитроумия турок, потому как никакая Клеопатра там, естественно, никогда не окуналась, зато толпы туристов расстаются с кровными 10 долларами в надежде похорошеть от одного сеанса чудодейственной водички. Но мы в число счастливцев не попали, уж очень не хотелось раздеваться на таком холоде, зато набрали водички в бутылки (запаслись заранее) и сходили в музей, который расположился в на редкость хорошо сохранившемся здании римских терм. Любопытны барельефы с изображением борьбы гладиаторов, у которых на головах такие круглые шлемы, что поначалу принимаешь картинку за пришествие инопланетян.
И наконец, мы подошли к главной достопримечательности Памуккале - хлопковому замку из отложений известняка, наплывшему за миллионы лет на склоне горы. Мы разулись, закатали джинсы и пустились во все тяжкие гулять по травертинам. Поначалу было очень даже приятно – водичка теплая, известняк под ногами тоже, но чем дальше мы забирались, тем ногам становилось холоднее и холоднее – январь, однако. Пулей вернувшись на материк, мы отогрели ножки у самого начала источника, где он наиболее тепел, потом растерли ноги заранее припасенными полотенцами, и пошли гулять по дорожкам вдоль травертин. Жаль, конечно, что не хватило времени осмотреть театр и остатки храма, построенного над могилой святого Филиппа, которого распяли в Гиерополисе в 80 году н.э., но нельзя объять необъятного.
После прогулок по Памуккале Шенол повез нас отдать очередную дань творчеству местных умельцев – на сей раз по ониксу. В принципе я люблю оникс, у меня дома уже есть прелестная вазочка в бежеватых тонах, с потом и кровью выторгованная несколько лет назад за 15 долларов у очень неуступчивого торговца в Египте. Я бы и в этот раз прикупила какую-нибудь баночку-коробочку, но цены… Вы меня извините, но не может крошечная кустарная вещица, умещающаяся на ладони, стоить 50 евро. Зато рядом с достойной ониксовой фабрикой располагалось хлопковое поле – я видела хлопок впервые, нарвала себе пару-тройку веточек с ватными коробочками, теперь они стоят у меня дома в вазочке и радуют глаз.
А наш путь лежал далее к побережью Эгейского моря, к городку Кушадасы (250 км), и это сразу почувствовалось по изменившемуся за окнами автобуса пейзажу: стали появляться кактусы, пальмы, рододендроны и прочие тропические растения. Нам предстоял переезд в Эфес, куда мы прибыли уже практически на закате.
Эфес в самом деле произвел впечатление – и размером, и количеством сохранившихся памятников, и их совершенной красотой. Из-за частых землетрясений сохранилось далеко не все из бурной и продолжительной греко-римской истории Эфеса, к тому же археологи раскопали пока лишь десятую часть города. Строения Эфеса очень разнообразны и хорошо запоминаются: изящная библиотека Цельса с потрясающей ажурной резьбой по камню (II в. до н.э.), арка Августа (30-40 г. до н.э.), Одеон (150 г. н.э.) – малый театр на 1 500 зрителей, где в том числе заседал и городской сенат, Нимфей – павильон с фонтаном, Геракловы ворота, улица Куретов и Мраморная улица, гимнасий Ведия (II в. до н.э.), прелестный храм Адриана (130 г.) с тончайшей резьбой и изящной аркой, Агора, великолепный огромный театр на 24 тысячи зрителей, встроенный в склон холма.
По легенде, в этой местности жили амазонки, потом – племена карийцев и лелегов, между XVI-XI вв. до н.э. ионийцы основали здесь колонию,